Сэм Харрис пишет эссе «Свобода воли», опубликованное в виде книжицы, о том, что свободы воли не существует. Для обоснования своей мысли он ссылается, помимо всего прочего, на эксперимент Либета. Получилось не очень убедительно, на мой взгляд. Ирония состоит в том, что, в любом случае, у читателя остаётся свобода выбора: поверить в то, что у него нет свободы выбора, или не поверить. Только если делать такой выбор, надо его делать весьма осторожно.
Вообще, рассуждениям Сэма Харриса, этого известного представителя движения «нового атеизма», присущи культурно-специфическая тенденциозность (он опирается в своих рассуждениях на англофонный академический дискурс), недомолвки и, в целом, слабое знание человеческой природы.
Да, Харрис, пусть и не в этой книге, всё же говорит о собственной практике медитации, однако едва ли ему доступны многонюансная феноменология и философское осмысление состояний сознания, которые развиваются, как показывают исследования стадий развёртывания медитации, в результате долговременной практики. Не учитывает он и доказанное существование стадий вертикального развития личности и самосознания (эти стадии-уровни развития исследуются психологией вертикального развития, под которой объединены различные исследования развития детей и взрослых).
С этим связано одно из ведущих ограничений его рассуждений: нигде в книге Харрис глубоко не осмысляет, по сути, само значение термина «свобода воли» (free will), однако если приглядеться, свободную волю он приравнивает к рациональной (рассудком осмысленной, осознанной) свободе воли. Но самосознание, опирающееся на формальную рациональность (формальные операции по Пиаже), которое обычно считается стандартом рацио, является не единственно существующей формой самосознания. Более того, это результат прохождения целой вереницы стадий развития сознания.
Также он мыслит в терминах «всё или ничего»: либо у нас полная свобода воли, либо нет. В книге нет ни намёка на представление о том, что может быть мера свободной воли, что она может отличаться по степени своей силы, выраженности. Говоря, по сути, что у нас нет абсолютно свободной воли (что, по-видимому, справедливо), Харрис предлагает нам безоговорочно принять воззрение о том, что у нас вообще нет никакой свободы воли. Это уже чересчур.
Значительная часть его аргументов (если не все) базируется на механистическом биологическом редукционизме. Сведении всего к мозгу в том — ограниченном — виде, в котором он известен сегодня. Однако вполне есть основания считать, что могут быть и материальные процессы, коррелирующие со свободной волей, не улавливаемые современными нейробиологическими методами (какая-нибудь «тёмная материя/энергия», субквантовый уровень, да что угодно). В мире физическом многое нам неведомо и наверняка будет открываться, особенно по мере эволюции нашего собственного сознания и миропонимания.
Не хватает Харрису глубины философского и феноменологического понимания самих понятий «воли», «интенциональности», «намерения».
Интенциональность означает способность направлять сознавание-внимание на то или другое, а потом произвольно перемещать этот фокус. Вы можете спонтанно и произвольно выбрать, какую воспринимать сторону куба Неккера. В воображении, натренировавшись, вы можете выбирать, в каком направлении генерировать образы, а в каком — отсекать.
В начале отзыва я написал о том, что выбор о том, существует ли свобода воли или нет, важно совершать с осторожностью. Мне лично кажется сомнительной возможная польза (пусть Харрис и пытается её аргументировать) от довольно произвольного и обусловленного аристотелевской логикой «или/или» выбора в пользу отказа от идеи свободной воли (своей и других людей) на основе рассудочных рассуждений и неоднозначных экспериментов (сама модель которых основывается не на цельной, но на редукционистской парадигме).
Здесь важно посвятить время медитативному размышлению над вопросом, как вообще можно осмыслять категорию свободы воли. Подобное размышление должно сопровождаться попытками понять и познать человеческую природу. Можно обратиться и к сокровищнице мировой мысли. Труды Нагарджуны, Канта, Уилбера позволяют развить у себя осознание, что в отношении реальности можно с равной убедительностью обосновывать прямо противоположные тезисы («свобода воли есть», «свободы воли нет»; «мир благоприятен», «мир неблагоприятен»; «предельная реальность есть атман», «предельная реальность есть не-атман» и т. д.). Когда приходишь к такому уровню рассмотрения, вопрос начинает стоять в прагматичности и целительности воззрений, их основательности, цельности и диалектичности (не говоря уже о психоактивности: наши мысли есть стены здания нашего прижизненного гипноза, сооружаемого нашими привычками и склонностями). Если соединить это с глубинными созерцательно-феноменологическими подходами к рефлексии и трансформации своих механизмов мироосмысления, тогда есть шанс, что откроется надконцептуальное созерцание.
В психологии описывают бессознательные защитные механизмы, которые называется рационализациями и интеллектуализациями, когда люди защитно привязываются к каким-то объяснениям и описаниям мира, чтобы породить, быть может, стабильную картину мира, чувство безопасности от последовательного объяснения событий (что может выражаться как в повествованиях про наличие свободы воли, так и в повествования про её отсутствие). Это не просто вопрос праздных разговоров с самим собой и другими. Слово — мощное орудие. Мы постоянно рассказываем себе истории о себе и мире (и учёные выделили стадии развития этих историй — от более эгоцентричных ко всё более децентрированным, мироцентричным).
Рассуждениями, если излишне с ними отождествляться, можно довести себя до депрессии и самоубийства (в ситуации экзистенциального отчаяния), а можно способствовать выстраиванию у себя цельного и витального нарратива. Медитативно-созерцательные традиции предлагают культивировать конструктивное мышление, но при этом и тренировать у себя способность трансцендировать рассудочное и рациональное, сохраняя его в качестве своей важной способности, но переставая отождествляться с ней.
В завершение отзыва хочу отметить те направления в осмыслении проблемы сознания и свободы воли, которые мне лично кажутся более предпочтительными. Выдающийся отечественный физик-математик, философ науки и мыслитель Василий Налимов, человек трансдисциплинарного склада и энциклопедического охвата, в течение десятилетий занимался разработкой категории «спонтанности» (см. его основополагающий труд «Спонтанность сознания») и вероятностного видения (в том числе применительно к проблемам биологии, экологии и эволюции). Подобное вероятностное видение позволяет отказаться от аристотелевской логики «свобода выбора есть/нет», перейдя к логике вероятностной. Результаты потрясающи. Серьёзное изучение философского и научного наследия Налимова потенциально может привести к подлинному парадигмальному сдвигу в мироосмыслении.
Американский философ Кен Уилбер, часто в своих трудах оппонирующий «новым атеистам» (равно как и их противникам, «креационистам» и т. д.), предлагает многомерное видение сознания и мира в целом как феномена, который можно помыслить с точки зрения четырёх фундаментальных перспектив. Эти фундаментальные перспективы он называет «квадрантами» — внутренним и внешним измерением индивидуальных и коллективных феноменов (это отражается в перспективах и методологиях 1-го, 2-го лица, а также 3-го лица ед. ч. и мн. ч.). Например, феномен сознания в 1-м лице есть субъективное переживание (под субъективностью имеется в виду не тривиальное понимание слова, но принадлежность внутреннему пространству субъекта). Во 2-м лице — это межсубъективное измерение культуры, поле взаимосочетания и диалога носителей сознания друг с другом. В 3-м лице (ед. ч.) — это материальный коррелят субъективных феноменов сознания, внешнее проявление того, что изнутри мы воспринимаем как свой внутренний мир. Здесь нет каузальности, но есть неразрывная коррелятивность. Есть ещё множественное число того же третьего лица — системные взаимосвязи между индивидуальными феноменами, процессы самоорганизации, внешней коммуникации, сложносистемной динамики. Ни один из этих квадрантов не является первопричиной, но все они суть четыре разных взгляда на одно и то же событие (взгляды изнутри и снаружи на единичное или множественное).
Соответственно, если мы берём феномен свободы воли, то нам необходимо его осмыслять с точки зрения этих квадрантов. Когда мы в настоящем мгновении начинаем созерцать текущую реальность, которая явлена нам в этих четырёх гранях миросозерцания, мы сталкиваемся лицом к лицу с пониманием, что в этом четырёхквадрантном пространстве мы унаследовали определённые формы и условия из прошлого. Хотя бы тот же язык: мы мыслим и разговариваем, используя определённый язык с его грамматическими, синтаксическими структурами, семантическими полями, фонетическими проявлениями. Язык этот суть произведение эволюционных процессов, он сложился в результате сочетания множества траекторий эволюции. В общем, всё, на что мы можем указать, унаследовано нами — вернее, пространством или просветом настоящего — из прошлого.
Однако, если обратиться к мысли Уайтхеда и Уилбера, равно как и Налимова, миру присуща категория «спонтанности» (Налимов) или «творческого продвижения в новизну» (Уайтхед). Это означает, что каждое мгновение потенциально имеет в себе значительную меру унаследованных привычек, обуславливающих и предопределяющих тот мир во всех квадрантах, которым мы оперируем, однако каждое же мгновение может потенциально служить прорыву эмерджентных свойств, прерыванию континуальности причинно-следственных связей через вторжение новизны (такое видение можно видеть и Уайтхеда, и у отечественного философа Владимира Эрна). Эта новизна, которая, вероятно, и есть некая мера свободы воли, начинает взаимосочетаться с унаследованной из Прошлого мегасистемой привычек и условий. Чем более высокоорганизованной является форма сознающей материи (или материально воплощённого сознавания), тем, теоретически, более значительная степень свободы воли доступна существу (например, человеку с его неокортексом и сложнейшей социокультурной организацией).
В конечном счёте, как любил подчёркивать основатель нового экзистенциализма, британский мыслитель Колин Уилсон, упражнение нашей интенциональности, способности произвольно направлять внимание, сосредотачиваться в интенсивности бытия есть важное условие ощущения жизни, наполненной интенсивным смыслом. Наша интенциональность, наша свободная воля (воля частично свободная, но во многом ограниченная на данном эволюционном этапе), задействуемая нами на практике, есть необходимое условие счастливой, оптимистичной жизни, наполненной чувством смысла.
Автор: Евгений Пустошкин, клинический психолог, интегральный исследователь-практик, гл. редактор онлайн-журнала «Эрос и Космос». Сайт: https://www.pustoshkin.com/
Comments