Пер Гюнт, нарциссизм и женская долюшка Сольвейг

Повторно посетил выставку к 150-летию со дня рождения Н. К. Рериха в Новой Третьяковке. Дополнительное внимание смог уделить эскизам Н. К. Рериха для постановки «Пер Гюнта». В предпандемийные времена, будучи в Лондоне, мы с Таней посетили спектакль по этому произведению.

Николай Рерих, «Песнь Сольвейг» (1912)

Запомнилось эмоциональное чувство финальной сцены. Возвращение Пер Гюнта к возлюбленной Сольвейг, её любовь к нему, её утешающая песня. В постановке, как я её запомнил, герой не то засыпает, не то умирает в её объятиях (через обращение к душе пресуществляется трансценденция эксклюзивной отождествлённости «героя» даже не с эго, а с осколками «я»-репрезентаций).

Можно сказать, Пер Гюнт переживает то, что А. Х. Алмаас назвал бы сущностным соединением (merging essence) — мощным опытом сладкого единства, который при этом никоим образом не является единственным целевым или окончательным свершением. Скорее, он подсоединяется к многолепестковому цветению жизни.

В каком-то значимом смысле «Пер Гюнта» я интерпретирую как долгожданное возвращение (или, быть может, взросление-исцеление) раздутого, фейкового нарцисса, — до того момента влекомого в свою эгоцентрическую «одиссею» (эго-трип) магическими фантазиями о своём совершенстве и могуществе (ради их призрачных миражей он совершает многочисленные предательства), — к реализму человеческой жизни и аутентичным, трепетным объектным отношениям, то есть подлинной любви к значимому другому. Капитальная фрустрация образа себя, истощение поверхностных впечатлений и фантазий о себе толкает протагониста-антигероя к встрече с чем-то истинным, нежным, хрупким — к иконическому признанию образа Значимого Другого.

Через Другого, здесь — Другую, призывно сияет Реальное Лицо, подлинный лик дара многопланового человекоприсутствия, в случае той постановки нашедший воплощение в наполненной материнскими энергиями, любовью, нежностью, извечной женственностью личности Сольвейг. Этот Лик не призывает к очередному эго-слиянию, а зовёт к бережной святости встречи, разворачивающейся в тишине исстрадавшегося, истомившегося, ищущего и наконец нашедшего утешение «Я».

Здесь важно понять: отречение от иллюзорных фантазий о грандиозном себе не означает слияния с не менее иллюзорными фантазиями об идеализируемом другом. Речь ни в коем случае не о растворении в Другом, а о встрече-диалоге в единении с сакральным присутствием Другого — того, кто Иной по отношению ко мне и при этом неоспоримо реален как со-присутствие-в-мире. Всевозможные социопатические «отсутствия границ», берегов, контекстов — это попытки избежать встречи с инаковостью Ты, её нередуцируемости к субъективным фантазмическим, слащавым переживаниям иллюзорного слияния с миражом идеальности другого, «дополняющей» моё якобы «безмерно несравненное величие».

Николай Рерих, «Сольвейг и Пер Гюнт» (1912, в частной коллекции)

И, конечно же, персонаж Пер Гюнт вполне мог бы быть и женщиной, и тогда это была бы нарциссиха Пер Гюнтиха — с поправкой на гендерно-специфические мотивы. Быть может, пока Пер Гюнт шлялся по миру в своей одиссее (будучи ослеплённым нарциссными самофантазиями и движимый бегством от внутренней пустоты и недоувиденности), Сольвейг тоже без дела не сидела, прошла индивидуальную и групповую психотерапию, усилилась в самостоятельности и встретила Пер Гюнта не с позиций некритической жажды слияния с нарциссическим эго-объектом, а с зрелой экзистенциальной и трансперсональной позиции деликатной святости жизни и мгновений встречи с душою-духом значимого Другого, с признанием его инаковости и своей самоценности перед ликом Космоса.

Нарциссизм в его многочисленных формах — вот подлинная эпидемия эпохи, как утверждают многие социальные критики.

А на ваш взгляд, какой могла бы быть женская ипостась Пер Гюнта с её историей или, быть может, история становления и исцеления Сольвейг?