В 1960-е гг. произошёл культурный взрыв. Западная интеллигенция и массы американской молодёжи единым фронтом выступили против сегрегации (разделение белокожего и чернокожего населения) и преступной войны во Вьетнаме. Это не могло не вызывать тревоги у синдиката сил, которые с таким трудом на протяжении многих поколений прокладывали себе дорогу к господству над страной и миром.
Мир столкнулся с совершенно новым феноменом: массовым распространением плюралистических ценностей, подчёркивающих пацифизм и эгалитаризм, важность защиты меньшинств и необходимость противостоять структурам власти, в глазах представителей этой волны олицетворявшим патриархальную тиранию, эксплуатацию людей и природы, расизм и сексизм, а также всем служанкам этих властвующих структур (от учёных до полицейских).
Начали активно распространяться гуманистическая и трансперсональная психология, движение за защиту прав человека и постмодернистская философия. Особенностью последней — то есть постмодернистской (в широком смысле) мысли — было подчёркивание множества форм притеснения и эксплуатации, деконструкция «онтологических» основ этого притеснения и призыв к демонтажу несправедливого порядка.
Перед реальными властями предержащими — теми кругами, которые сейчас называют «глубинной властью» (властью, демократически не избираемой, передаваемой, к примеру, по принципу наследования в рамках знатных родов и семейств), — костью в горле встала большая проблема общественного сопротивления их тенденциозной политике. На решение этой проблемы они, по-видимому, бросили все свои силы — и интеллектуальные, и финансовые. И решение, судя по всему, ими было каким-то образом найдено. Зелёного джина загнали обратно в бутылку, а точнее — одомашнили огнедышащего постмодернового дракона.
И это напрямую связано с тем, почему десятки миллионов людей, — которые названы одним социологом «творцами культуры» (cultural creatives) и придерживаются ценностей плюралистического уровня (обозначаемого зелёным цветом в интегральном подходе Кена Уилбера и спиральной динамике Дона Бека и Криса Кована), в рамках которых они совершенно искренне переживают за экологию, права меньшинств и животных, занимаются йогой и медитацией, стремятся к сердечному пониманию ближнего своего, раскрывают различные грани человечности и чуткости, — почему они позабыли о своих контркультурных (а точнее — противоистеблишментовых) истоках и утратили критико-рефлексивное отношение к той группировке, которая намалевала на своём вертепе слова «Демократическая партия США». (И я вовсе не к тому, что стоит сколько-нибудь идеализировать вертеп «Республиканской партии».)
Как я уже писал в предыдущих частях моей саги о камбэке Трампа, я склонен считать, что это не случайное стечение обстоятельств и не просто результат спонтанно развившейся ментальной инфекции, которую Кен Уилбер называет «плюралитом» (название говорит о том, что это экстремистская форма плюрализма и релятивизма) и «бумеритом» (здесь отсылка к тому послевоенному поколению, родившемуся в результате бэби-бума, которое в 1960-е гг. как раз первой и восприняло зелёную волну сознания).
Нет, на мой взгляд, какие-то специалисты-«социохакеры», по-видимому, сознательно взломали основные меметические коды структуры ценностей этого антивоенного поколения. Также, по-видимому, политтехнологи смогли оседлать эти ценности и довести их до абсурда — до абсолютного релятивизма, бездумного woke-ism’а и поляризующей общество политики идентичности (как известно из диалектики, некая тенденция, доведённая до своей крайности, превращается в собственную антитень, или контртенденцию). Если Виктор Пелевин смог описать это на уровне литературы, то почему не могли это сделать и практики инженерии общественного согласия, вооружённые гигантскими бюджетами и всеми ресурсами на свете?
По какой причине я считаю, что это не просто случайная аберрация зелёной плюралистической структуры сознания, а результат намеренной работы над обществом? У меня есть на это все основания. Дело в том, что начиная с Эдварда Бернейса, основоположника PR-опаганды и племянника Зигмунда Фрейда, процесс управления обществом стал опираться на серьёзное, пусть и всецело утилитарное, понимание глубинной психологии и иррациональных (психодинамических) основ массовой личности-субъекта.
Названия трудов Бернейса говорят сами за себя: «Пропаганда» (1928), «Кристаллизация общественного мнения» (1923), «Манипуляция общественным мнением: как и почему» (1928), «Инженерия согласия» (1955). Если не читали, рекомендую почитать хотя бы первые две, это небольшие книжицы. Отрезвляющее чтиво.
Как повествуется в документальном фильме Адама Кёртиса «Век самости», методология кристаллизации общественного мнения и инженерии согласия очень быстро была взята на вооружение крупными корпорациями и политическими режимами, как минимум, во всём западном мире (most notably, США).
Конечно, Бернейсом всё не ограничилось, и это было началом новой славной эпохи, которая с распространением средств массмедиа и централизацией контроля над ними под сенью всего нескольких транснациональных конгломератов стала эпохой, позволившей возвести мощный идеологический «информационный купол» над релевантными массами народонаселения. Ноам Хомский в своих знаменитых лекциях и книгах называет это «производством согласия» (manufacturing consent), обыгрывая термин, использованный Уолтером Липпманом в ещё одной влиятельной книге «Общественное мнение» (1922).
Имеет смысл привести лаконичное описание одной из идей Липпмана, приводимых в этой книге: «Во введении говорится о неспособности человека интерпретировать мир: „Реальная среда слишком велика, слишком сложна и слишком мимолетна для непосредственного знакомства“ между людьми и окружающей средой. Вместо этого люди создают псевдоокружение, которое является субъективным, предвзятым и обязательно сокращенным мысленным образом мира, и в какой-то степени псевдоокружение каждого человека является фикцией. Люди „живут в одном и том же мире, но думают и чувствуют в разных“. Поведение человека стимулируется его псевдосредой и затем реализуется в реальном мире» (из англ. Википедии; пер. машинный).
Такое псевдоокружение, или виртуальная среда, представляет собой психоэмоциональную модель мира, соразделяемую сообществами людей. На эту субъективную модель мира и научились влиять в рамках когнитивных войн против собственного населения. Технологии влияния развивались на протяжении всего столетия, с опорой на все ресурсы спецслужб, силовых структур и разведки. (Сюда входит и знаменитый — совершенно, абсолютно, чудовищно кринжовый — црушный проект МК-Ультра, якобы — и вслед за некоторыми социальными критиками я подчёркиваю это «якобы» — закрытый после скандальных разбирательств в Конгрессе США в середине 1970-х; целью МК-Ультра был поиск и изучение средств манипулирования сознанием, а эксперименты ставились в лучших нацистских традициях [см. описание «операции „Скрепка“», к примеру, у Энни Якобсен] — на ничего не подозревающих людях.)
Соответственно, чтобы повлиять на массового субъекта и заставить его двигаться в нужную сторону, необходимо было изучить структуру личности, или самости, этого субъекта. Те самые грамматические правила, находящиеся внутри психики индивида, которые объединяют его с другими похожими на него индивидами. Изучение это и происходило: не просто в теории, а в непосредственной практике (изучались не только граждане собственной страны, но и жители других стран — например, граждане стран соцлагеря). Собственно, Фрейд был одним из первых, кто предложил действенную модель личности, и психологическая наука на месте не стояла, предоставляя множество теоретических гипотез, которые соответствующие экспериментаторы (условно назовём их «политтехнологами», хотя это, наверное, не вполне верное наименование) смогли применять на общественных массах.
Помните, как в голливудских фильмах показывают сцены высокотехнологичного взлома сейфов: некое устройство подбирает-подбирает-подбирает комбинацию, потом сигнализирует «ответ найден», раздаётся звук и дверь сейфа открывается. Подбор меметического шифра к ценностям зелёной плюралистической волны сознания на самом деле не должен был составлять особой проблемы. С этой задачей можно было справиться и без знаний спиральной динамики и иных моделей развития психики: достаточно было выделить превалирующие в той или иной субкультуре/культуре мемы (смысловые, или семантические, поля) и научиться их реплицировать и под них мимикрировать.
Это срабатывало именно потому — и только лишь в той мере, — в какой пиарщикам-«политтехнологам» удавалось в тщательно продуцируемых ими нарративах (смысловых сюжетах и мультимедиа-образах той созидаемой ими виртуальной псевдореальности, которую они транслировали в массовое сознание и подсознание таргетированных групп) отражать глубинную структуру эпистемологического субъекта зелёной волны, равно как и любой другой волны и типа массового сознания.
Гипертрофировав способность этой эпистемологической структуры к плюралистическому интеллекту, они, судя по всему, получили действенный рычаг воздействия на массы. Возможность (и способность) к плюрализации и релятивизации всего и вся — это важная стадийная задача плюралистической структуры-стадии сознания. Если ей подкинуть задачку по плюрализации или деконструкции чего бы то ни было, особенно если подавать это как защиту всего хорошего против всего плохого, она откликнется на такую задачу как на developmental task — нечто естественное для данной стадии и не подвергаемое сомнению.
Оставалось лишь натравить плюрализированную повестку на желательные или отвлекающие вопросы (поддержка вбросов про сотни гендеров или обострение противоречий через непродуманный экоактивизм) и отвести её от нежелательных вопросов и тем (например, важно было предотвратить рефлексию слоёного пирога народных масс относительно реального политического ядра, которое генерирует им нарративы, поддерживая индукцию массового транса красиво передаваемой разными средствами когерентной псевдокартинкой), — и целое эмансипационное, или освободительное, движение, изначально нёсшее добро, пацифизм и актуализацию человеческих потенциалов, оказалось парализовано. Рефлексия по поводу преступлений и предательств всевозможных Байденов мира сего не только по отношению к другим народам, но и по отношению к своему собственному (как показали колоссальные махинации почти во всех сферах — от здравоохранения до «Боинга») стала стремиться к нулю. В поезде социокультурной эволюции кто-то дёрнул стоп-кран. Или, по крайней мере, эволюция сильно забуксовала.
Если вернуться к массовым и совершенно искренним истерикам американских и прочих западных друзей и коллег вокруг неумолимого приближения этой абсолютизированной теневой страшилки для всех плюралистов — Дональда Трампа, то вся эта ситуация служит примером основной мысли, которую я разворачиваю в этом посте и вообще в этой серии постов.
Если взять этот кейс в качестве иллюстрации, то можно видеть, как некие политические силы (названные критиками «неолибералами/неоконсерваторами», сокращённо — «неоконы») прокрались в высшие эшелоны американской демократической партии. Той самой партии, которая как минимум последние 30 лет играет роль «чемпиона» зелёных плюралистических ценностей — тех самых ценностей, которые легли в основу культурного взрыва 1960-х (правда, ценностей значительно одомашненных). В общем, неоконы просочились в демпартию — и мимикрировали под её меметический код.
Сами неоконы предельно далеки от любой плюралистической повестки: им, скорее, ближе логика силовых противостояний, этноцентризма и профитиринга (это не только гигантские откаты ВПК, это гигантские откаты вообще во всех отраслях, включая и упоминавшуюся мною в прошлом посте сферу здравоохранения, медицинских услуг и фармацевтики). В действительности они проникли в обе партии (феномен известен как uniparty: за ширмой двухпартийности скрывается единый узел глубинной власти), но на возникших внутренних противоречиях в республиканской партии и выросла президентская фигура Трампа, — кстати, уже объявившего, по крайней мере на словах, бан неоконам-милитаристам типа Помпео (тогда как в первый свой срок отделаться от них он не смог). Как и что будет дальше, никто не знает: слова словами, дела делами. Money talks, bullshit walks.
В общем, в искренней приверженности зелёным гуманистическим ценностям неоконов, этих абсолютных warmonger’ов (ястребов войны) и рэкетиров, подозревать невозможно. Средний американец в своей виртуальной псевдореальности традиционно смотрит прежде всего на наличие буковок (D) или (R) рядом с именем политика, и по привычке на основе партийной принадлежности и красивой картинки приписывает ему все благие качества, не исследуя его подноготную ввиду занятости повседневной жизнью (о термине «неокон» он даже и не слышал, я лично с этим сталкивался). Так, впрочем, поступает и любой другой человек в любой стране мира.
В заключение же этого поста я хотел бы отметить, что под мультимедийным информационным воздействием, оперирующим таргетированием, алгоритмами ИИ и т. д., так или иначе находимся все мы — жители планеты Земля. Все мы уже изначально обработаны благодаря вездесущести массмедиа и современных коммуникационных устройств — смартфонов, планшетов, ноутбуков, агитационных посланий, встроенных в фильмы, новостные паблики (многие из которых отрабатывают повестку) и т. д.
Структуры, которые были взломаны пропагандистами и политтехнологами, имеют два аспекта: поверхностный (релевантный только для конкретной культуры) и универсальный (релевантный для индивидуумов всех культур). Там, где есть синхронизация поверхностных и глубинных свойств структуры, информационное воздействие создаёт особенно эффектный туннель реальности, обслуживающий интересы тех или иных борющихся за господство заказчиков. Этот ложный субъект, сконструированный чужой волей, напоминает внешнее воздействие, которое Колин Уилсон описал в «Паразитах сознания»: подменный трафарет ангажированной интерпретации паразитирует на живой и подлинной структуре сознания и ценностей.
Есть ещё кое-что, что я хотел бы сказать, но четыре получившихся страницы лонгрида говорят о том, что оставшуюся часть размышлений нужно перенести на следующий пост. В следующем (надеюсь, заключительном) посте я постараюсь поделиться своими размышлениями о том, как со всей этой ситуацией связана «Космическая Одиссея 2001 года» Стэнли Кубрика и при чём здесь предложенное Карлосом Кастанедой понятие «тоналя». (Если, конечно, вдохновение будет и дальше благоволить.)
Comments