Мы в том же положении, что и всякий ученый. Единственное, на что мы можем опираться, — это свидетельства, полученные из опыта. Рано или поздно наступает момент, когда нам приходится довериться своему собственному опыту, ведь это все, что есть в нашем распоряжении.
В любом ином случае получается порочный круг. Если я в фундаментальном смысле не доверяю своему опыту, тогда я должен не доверять даже и своей способности к недоверию, потому что это тоже мой опыт. Так что рано или поздно, но возникает момент, когда у меня не остается иного выбора, кроме как довериться — довериться своему опыту, довериться тому, что вселенная не собирается на фундаментальном уровне и настойчивым образом меня обманывать. Конечно же, мы можем ошибаться, непосредственный опыт иногда может нас подводить, но в целом, если всё взвесить, у нас нет другого выбора, кроме как следовать за непосредственными переживаниями. Это что-то вроде феноменологического императива. И особенно это относится к мистическим переживаниям, — [они воспринимаются как] не менее, а более [реальные], чем любые другие переживания.
Я думал о гегелевской критике Канта: невозможно подвергать сомнению наличие сознавания, если единственный инструмент, имеющийся у тебя в распоряжении, и есть само сознавание. Пытаться делать это, говорит Гегель, — все равно что пытаться купаться и не намокнуть. Мы пропитаны сознаванием, переживанием опыта, и на каком-то глубинном уровне нам не остается ничего другого, кроме как следовать за ним.
— Кен Уилбер, «Благодать и стойкость» (новое исправл. издание в процессе подготовки)
Comments