Ужасный сон отяготел над нами, Ужасный, безобразный сон: В крови до пят, мы бьемся с мертвецами, Воскресшими для новых похорон. — Ф. И. Тютчев (1863)
Спектакль Андрея Могучего «Губернатор» по рассказу Леонида Андреева удивителен. Это экзистенциальное действо, в котором важны были все подробности. Боюсь, мне не хватит способности писать, чтобы охватить весь тот целостный образ, который поселился в моём сердце. После спектакля я пошёл на обсуждение, приуроченное к событию, и пожалел об этом шаге — то непосредственное впечатление, которое у меня зародилось, оказалось заслонено рассудочными рассуждениями, такое ощущение — совершенно отстранёнными от той внутренней, мистериальной, надличностной драмы, которая зацепила, цепанула, вонзилась в меня — меня! МЕНЯ! — своими когтями. Но я уверен, что такой опыт невозможно так просто стереть и отфильтровать, где-то то он точно поселился навеки. Всё — от декораций и грима до самого действа — играло свою роль. Это эстетико-смысловое переживание, которое не про «там и тогда», а про «здесь и сейчас», разворачивающееся в душе каждого, про ежемоментное там-и-тогда-здесь-и-сейчас, нитью своею прошивающее времена. В моей душе точно. Метания губернатора, его мольба о жалости, его экзистенциальное одиночество, стремление к единственному светлому и невинному существу, гимназистке, одной только его пожалевшей, мимолётная и пошлая смерть да ангелы смерти — о как же, должно быть, знаком личности трепет этот духовный перед бытием и неостановимым судилищем, судилищем бездны, неподконтрольной и своевольной. А образ рабочего, поднявшего инфернальное знамя из преисподней многотысячелетнего рабства, оплакивающего угнетённых и убиенных и готового обернуться красной волной, которая охватит и затопит трупами всю страну. Как описать, как передать этот образ, что о нём сказать? А горы трупов? Горы трупов, которыми мы все по сию пору живём и которых всё производим и воспроизводим? Это не про революцию 1905, не про революцию 1917 и не про революцию 2017, а про что-то вневременное, что-то сражающее наповал своею, порою демонической, энергией. Все актёры, кроме чистых и невинных гимназисток, загримированы под мертвецов, там есть даже почти настоящий ходячий мертвец, с рыканьем таскающий тюки с вещами. Всё действо происходит в промежуточном мире — мире фальши и ложных отражений, в котором губернатор, совершив преступление, страстно стремится воскреснуть — воскреснуть душою своею для бытия. Спектакль показал живых мертвецов, отделённых незримым стеклом от бытия, застрявших в лимбе лживости перед своим самобытием. Живое мучимое болью сердце рабов, вопящее о воскресении и отмщении. Буйная и неостановимая энергия, поднимающаяся из глубин и не ведающая жалости, — цунами восстания. Пред убийством губернатор испытал странное состояние — состояние отбрасывания всего наносного, всей фальши, социальных масок и игр, — он словно бы умер до смерти; на миг показалось, что и я вместе с ним. Что-то вот такое я уловил в ритмическом факельном шествии возмездия — возмездия против сонного царства и спящих царей. 47. И стреляли в нас. А мы давали указ. И мы стреляли. В мире призраков и усопших да воспрянет наше самосознание и да преисполнится подлинной жизни в любви, преобразив существование наше. Пытавшиеся волею своею сотворить царствие небесное на земле, да обретут его в душе своей и покое, отразившись в облике Бытия, всегда и везде первозданно царящего над тленом и слепотою мирской.
